ТЭА
ЦАРЕВНА - ЛЯГУШКА
- Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом! – возмущенно восклицал герой Грибоедова.
Берусь утверждать, что все отцовские муки не стоят и гроша по сравнению с материнскими. К тому же мои мучения начались задолго до того, как Надюха - наш единственный и довольно поздний ребенок - стала взрослой.
Первый удар грома раздался, когда ей еще не исполнилось и двенадцати. Она прибежала из школы танцев в слезах, заперлась в своей комнате и долго рыдала в голос с подвываниями и всхлипами.
- Наденька, пусти, пожалуйста, - время от времени жалостливо скреблась я в дверь.
Наконец, распаренная от рыданий Надька впустила меня и бросилась ко мне на грудь с тоненьким визгом, переходящим в скулеж:
- Никто не хочет со мной танцевать!
Я давно заметила, что она приходит с танцев какая-то подавленная и невеселая, но все не было времени ее расспросить.
На сей раз картина прояснилась. В последнее время ей почему-то всегда не хватало пары из-за того, что на занятия часто приходило нечетное количество детей. Даже те девочки, которые за неимением мальчиков были вынуждены танцевать друг с другом, презрительно отворачивались от нее.
- Я самая некрасивая в группе, - хлюпала носом Надюха. – А сегодня Матвеев сказал, что я похожа… - шмыганья участились и перешли в настоящий ливень – на ля-а-гу-уш-ку-у…
Я живо представила свою Надьку с уложенными корзинкой косичками, в темно-зеленом гимнастическом купальнике с такой же юбочкой, сидящую на корточках, округлив спину и обхватив руками коленки, напряженно наблюдая огромными, чуть навыкате, глазами за танцующими ребятами.
Определенное сходство с лягушечкой, правда, очень симпатичной и беззащитно-трогательной, несомненно, было – у детей на такие вещи острый глаз.
Да и я хороша. Угораздило же купить ей зеленый купальник.
- Ты больше туда не пойдешь, - твердо сказала я дочери. – Тебе обязательно нужно научиться плавать. Лучше походишь в бассейн.
Мы вместе выбрали замечательный радужный купальник и успокоились… на короткое время, примерно на полгода.
На этот раз причиной потоков слез и соплей стали маленькие, едва заметные волоски, появившиеся у Надьки на руках и ногах.
Первой их заметила мывшаяся с ней в душе десятилетняя Маринка. Ее радостный вопль:
- Ой, Надька, у тебя же руки волосатые! – привлек всеобщее внимание.
Голые девчонки, столпившиеся вокруг Надьки – как назло почти все они были кто на год, кто на два моложе ее, – обнаружили такие же волоски у нее на ногах и… водопад жалоб, воплей и стонов обрушился на меня с новой силой.
- Через год у них вырастут точно такие же волоски, - попыталась я успокоить ревущую белугой Надьку.
- А мне-то как жить с этими волосами? – рыдала она, с ужасом глядя на свои руки.
- Надь, ну их же совсем не видно. Посмотри внимательно.
Вот этого говорить не следовало.
Надька поднесла руку к глазам и зарыдала с новой силой.
На этот раз проблема не решилась уходом из бассейна.
Дочь целыми днями, словно безумная, рассматривала свои ноги и руки. Каждый волосок был на учете. Кажется, она их даже пересчитала.
Приближалось лето, но я и заикнуться не смела о том, чтобы предложить ей перейти на летнюю одежду с короткими рукавами или хотя бы снять колготки.
Ежедневно она огорошивала меня все новыми рацпредложениями.
- Думаю, лучше всего будет их поджечь.
- А знаешь, может, купить побольше пластыря? Ленка сказала, что есть даже специальный пластырь для удаления волос.
- Мам, будешь в магазине, посмотри для меня крем-депилаторий.
Ты не знаешь, электроэпилятор – это очень дорого?
Я стойко держалась, мимоходом вставляя разочаровывающие фразки:
- Давай-давай, борись. Вырывай, поджигай! От этого волоски потемнеют и действительно станут заметными.
Глядя на Надюшины страдания, я вспоминала себя в ее возрасте. Недаром говорят, что яблочко от яблони недалеко падает.
Помнится, я возомнила себя безобразно толстой и перестала есть, повергнув маму в глубокое отчаяние. Мы с ней даже до психиатра дошли.
- Ты меня в могилу сведешь, - приговаривала мама, скрупулезно выявляя и остервенело вырывая перед зеркалом седые волоски.
Сейчас ей почти семьдесят, и на голове явно видны проплешины. Редкие волосы совсем их не прикрывают.
- Надо бы парик купить, - вслух размышляет она. – Да вот, боюсь, слишком жарко в нем будет.
Да уж, красота и впрямь требует жертв. Меня всегда удивляет, что до сих пор эта тема не потеряла актуальности для моей мамы. Она с удовольствием перебирает старые фотографии и, плотоядно улыбаясь, припоминает, как отбила вот этого красавчика, который уже давно отдыхает на кладбище, у известной в то время певички, покоящейся там же.
- Не вздумай вырывать седые волосы, - предостерегает она меня, стоит мне подойти к зеркалу в ее присутствии. – Останешься лысой, как я.
А я и не думаю их вырывать. И краситься пока не собираюсь. Мне даже кажется, что небольшая примесь седины в моих пышных каштановых волосах смотрится очень эффектно. Недаром же некоторые, совсем молодые артистки и телеведущие красят отдельные пряди волос в светлые цвета. Кажется, это называется мелированием. Я подобными вещами не увлекаюсь. Стыдно признаться, ни разу в жизни не была у косметолога. Несмотря на это, а может, и благодаря этому, в мои сорок с лишним у меня, как это ни странно, нет недостатка ни в поклонниках, ни в комплиментах.
Вот только как бы это растолковать моей Надюхе?
Она с упорством, достойным лучшего применения, так и норовит в буквальном смысле слова сжечь свою лягушачью кожу, тогда как нужно всего-навсего чуть-чуть подождать…
Почитать ей что ли вслух русскую народную сказку о царевне-лягушке? Немного терпения, и можно избежать долгих и горьких страданий в Кощеевом царстве. Ведь вокруг так много зрелых женщин, которые раскаиваются в своих глупых поступках, совершенных в юности, порой не без участия врачей.
Одни, борясь с воображаемыми морщинами, чуть ли не с детства делают массаж, от чего кожа лица растягивается и дряхлеет раньше времени, другие накладывают горячий парафин, с трудом отдирая его вместе с пушком, который от этих манипуляций с каждым разом становится все заметнее, третьи мажутся биокремами, выращивая на лице бородавки, четвертые накачивают грудь силиконом, обрекая себя на инвалидность, пятые худеют, гробя желудок, печень и почки, … - впрочем, все наши глупые поступки не перечислишь, поскольку несть им числа.
Хорошо, что Надюше не передалась моя полнота – она тоненькая, высокая, как маленький журавлик. А я со своей фигурой вполне примирилась. Она нисколечко не мешает мне чувствовать себя счастливой.
Только вот что мне делать с Надькиным бзиком? Из всевозможных способов борьбы с волосами она решила выбрать эпилятор. К счастью, в нашем городе подобных приборов не оказалось. Я сама толком не знала, что это такое.
- Обыкновенная волосодерка, - объяснила мне парикмахерша Лидочка, у которой я стригусь. - Очень больно дерет, кстати. И кожу растягивает - она становится дряблой, даже сморщенной. Я одно время пользовалась, а потом он у меня сломался.
- Напиши тете Вере в Москву! – пристала ко мне Надька.
- Делать ей нечего, только твоими глупостями заниматься, - без особой надежды пыталась урезонить я свою дочь.
Но в результате села за письмо сестре.
Обнаружив, что не знаю, как пишется слово "эпилятор" – с одной или двумя "л", - я заглянула в толстенный орфографический словарь пятидесятых годов.
Эпиляцией там и не пахло. Каким-то образом женщины прошлого века обходились без этих штучек и, думаю, не чувствовали себя от этого более несчастными, чем наши современницы.
На мое счастье письмо не понадобилось. Совершенно неожиданно мне на помощь пришла… телереклама бритвы для женщин.
Внимательно глядя на машущих чисто выбритыми ножками "богинь", Надька с недоумением спросила:
- У них что, тоже волосы на ногах были?
- Нет, волосы у них будут теперь, - ответила я ей. – Раньше у них были незаметные прозрачные волоски, как у тебя. А теперь, после бритья, они станут толстыми и густыми, как папина борода, и будут точно так же колоться.
Надьку передернуло от страха. И тут меня осенило.
- Если хочешь, - предложила я, - можешь полностью обесцветить свои волоски перекисью водорода с нашатырным спиртом.
Дочь увлеченно поддалась на эту идею и целых две недели прилежно мазалась мыльным раствором дурно пахнущей адской смеси.
Все кончилось, когда мы с ней начали выезжать на пляж, где она заметила, что далеко не все женщины решаются пожизненно наградить свои ножки колючей щетиной. Многие предпочитали естественность.
К тому же, Надька немного загорела, и волоски теперь можно было увидеть разве что под лупой.
К четырнадцати годам пришла новая напасть.
Первого сентября Надюха с плачем примчалась из школы.
- Мам, я выше всех девчонок. Просто верста коломенская!
- Ну и что? – не поняла я.
Оказалось, что "Кишка" – так они дразнили свою классную за высокий рост и вредный характер – радостно провозгласила перед всем классом:
- Ребята, посмотрите, наша Надя обогнала классного руководителя!
Этой невинной фразы хватило для того, чтобы все накопленные за лето боеприпасы черного юмора полетели в Надюхину сторону.
Я как раз перевела дочь в поликлинику для взрослых. Врач-эндокринолог, высокая, статная красавица с удивительными глазами редкого, какого-то фиалкового цвета, устало посмотрела на нас и… отправила на рентген кистей рук.
- Погляди, - втолковывала она Наде, показывая на снимок, - расстояние между этими косточками совсем небольшое. А это значит, что тебе предстоит подрасти максимум на два-три сантиметра.
- Подрасти?! – ужаснулась дочь.
- Это будет совсем незаметно, - терпеливо объясняла врач. - Посмотри, какие высокие королевы красоты. Ты по сравнению с ними – просто Дюймовочка.
Но подобные доводы на мою девочку не действовали.
- А нельзя сделать операцию и немного подрезать ноги? – тревожно вопрошала она.
- Можно, конечно, - серьезно отвечала врач. – Но длинные ноги украшают женщину. Да еще такие стройные, как у тебя. Твоим ногам все будут завидовать, вот увидишь. Недаром мы, женщины, носим каблуки, чтобы стать еще стройнее и привлекательнее.
Надька недоверчиво смотрела на нее. Но красивая докторша внушала доверие своим внешним видом, а этот аргумент действует на девчонок, как, впрочем, и на всех остальных людей, гораздо убедительнее, чем любые слова.
Когда мы выходили из кабинета, врач сочувственно прошептала мне:
- У моей было то же самое. Через год-другой это пройдет.
И как в воду глядела!
Правда, до того была еще одна буря в стакане воды.
- Мама, задыхаясь от слез, кричала Надя, - он сказал, что с таким носом, как у меня, нельзя жить! Что мне делать?
- Кто он, этот кретин?! – зверея, заорала я.
Мне страшно хотелось пойти и дать ему затрещину - просто руки чесались, но, к счастью, оказалось, что это был случайный парнишка, от нечего делать приколовшийся к Надьке.
Пришлось тащиться на консультацию в Москву. В институт красоты.
Строгий, немолодой врач с огромным, похожим на паяльник носом с ходу продемонстрировал Надьке несколько фотографий с жуткими синюшными лицами и исполосованными носами.
- Так ты будешь выглядеть после операции, - раздельно сказал он. – Кроме того, это очень больно. Неимоверно больно. Вопросы есть?
Вопросов не было.
Я с нежностью посмотрела на доктора.
Встречаются же еще в наше меркантильное время люди, добровольно отказывающиеся от возможности заработать на чужой глупости!
А еще через несколько месяцев Надька отправилась в парикмахерскую, где ей отрезали косы и сделали модную стрижку, превратив в прелестное, но, к моему огорчению, довольно легкомысленное существо.
Увидев новый дочкин облик, моя давняя подруга, случайно заглянувшая ко мне, пригласила ее в свое модельное агентство.
- Не волнуйся, - сразу заметила она мое беспокойство. – Мы не какие-нибудь эксплуататоры. Всего по два часа три раза в неделю – ритмика, походка, актерское мастерство, этикет, работа со стилистом и визажистом. Девочке это в любом случае не помешает.
Летние каникулы были не за горами, и я согласилась.
В восьмом классе моя дочь шутя стала королевой на школьном, а спустя полгода, и на городском конкурсе красоты.
Вот когда у меня начались настоящие проблемы, по сравнению с которыми старые показались милой детской сказкой. На мое несчастье трогательная сказка о лягушке-дурнушке, с которой никто не хотел дружить, закончилась слишком быстро.
А новую историю – о прекрасной царевне и ее ослепительных победах – рассказывать совсем не хочется. Уж слишком много седых волос добавила мне эта история.
ПОДАРОК СУДЬБЫ
Скрип чужих шагов равномерно раздавался сзади - на том же расстоянии, с той же частотой, не громче и не тише.
Марина изо всех силах старалась не бежать, много раз читала, что этим можно только спровоцировать нападение. До подъезда оставалось несколько метров. Как назло, во дворе не было ни души - ни собачников, ни влюбленных, ни бабулек, выползших подышать свежим воздухом на сон грядущий. Она посмотрела на свои окна. В кухне горел яркий свет стосвечовой лампы, гостиная еле освещалась призрачным голубоватым светом телевизора.
- "Новости" смотрит, - с неприязнью подумала она о муже. - И никакая сила его от этого занятия не оторвет. Хоть оборись.
Орать было бесполезно - это она отлично знала. Совсем недавно в квартире сделали евроремонт, поставили новые финские окна. Теперь с улицы не проникало ни звука.
Прежний муж всегда встречал ее у выхода из метро. После института у Марины всегда была уйма дел. Она занималась шейпингом, регулярно расслаблялась в сауне, солярии и бассейне, тусовалась на вернисажах, модных презентациях и, конечно, не упускала ни одного значительного показа мод. При таком плотном расписании ей позарез нужна была машина, но ни прежний, ни нынешний мужья на машину пока что не тянули.
Заботливый Димыч, с которым они расстались друзьями, хотя бы беспокоился о ней, охотно сопровождал всюду, куда она его с собой брала, а вот Владику, похоже, все по фигу.
Димыч - большой, толстый, сильный и надежный. Бывший штангист. К такому ни одна мразь не пристанет. А Владик - интеллигент в очках. Он, как нарочно, притягивал к себе дебилов и хамов. Особенно его любили алкоголики - сразу чувствовали, что этот еще слабее, чем они сами, и с наслаждением начинали куражиться над ним. В такие моменты Марине хотелось провалиться сквозь землю. Она начинала жалеть о своем разрыве с Димычем. Хотя у Владика, конечно, было неоспоримое преимущество - с ним можно было показаться в любом обществе. Он умел поддержать разговор, блеснуть юмором и эрудицией. А Димыч в любой ее компании был инородным компонентом - чурбан чурбаном.
Природа наделила Марину неяркой внешностью, но поскольку она была девушкой стильной, далеко не глупой и очень способной, ей было совсем нетрудно с лихвой компенсировать эту незначительную недоработку судьбы. В любом обществе она изначально была обречена на успех. Стоило лишь назвать свою будущую профессию - художник-модельер, и можно было пожинать плоды.
Она умела вести себя как женщина, знающая себе цену. Поэтому вокруг нее всегда создавалось невидимое поле соперничества, в котором за право находиться рядом с нею боролись не менее двух-трех парней.
Но сейчас она оказалась совсем одна - наедине с невидимой опасностью. Стоять и ждать, пока пройдет какой-нибудь припозднившийся сосед? Это было не в ее характере - слишком унизительно. Она набрала номер кода и открыла дверь подъезда.
И тут же почувствовала, что кто-то держит дверь сзади. Не оглядываясь, Марина бросилась в подъезд, подбежала к лифту, но даже не успела нажать на кнопку.
Невидимый преследователь взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Она почувствовала на своем теле сильные мужские руки - силы были настолько неравны, что ей даже расхотелось сопротивляться. Можно было крикнуть, но это было еще унизительнее, чем стоять перед подъездом и ждать чьей-то помощи.
Она попыталась рассмотреть насильника. Тусклый свет вкупе с толстым шарфом, закрывавшим нижнюю часть лица, надежно скрывал его черты. Ей показалось, что он внимательно смотрит на нее. Глаза были черными, глубокими, скорбными - как на иконах.
- Ну и сравнение, - мелькнуло в голове.
Закончив свое непристойное дело, он спокойно встал и, не проронив ни звука, медленно удалился. Именно так - не убежал, не ушел, а удалился. Величественно, не торопясь, с достоинством.
Марина ошеломленно смотрела ему вслед. Спохватившись, вскочила на ноги - еще не хватало, чтобы соседи увидели, как она разлеглась на полу. Мельком отметила, что кафельные плиточки совсем не грязные - странно, это же подъезд. Потом вспомнила, что на улице сегодня выпал чистейший снежок, полностью покрывший замерзшую грязь. Тщательно осмотрела шубку изнутри и снаружи. И мех и подкладка оказались абсолютно чистыми.
Подумала с удивлением:
- Чем это я занимаюсь? - и вызвала лифт.
В лифте было гораздо светлее, чем в подъезде. Марина бездумно смотрела в широкую щель между двумя неплотно закрытыми створками кабины на темные лестницы, уплывающие вниз, и безуспешно пыталась вспомнить что-то очень важное.
Она долго стояла перед дверью квартиры, ковырялась в сумке, отыскивая ключи. Потом никак не могла открыть замок. Наконец вошла, тихонько закрыв за собой дверь. Владик не услышал - телевизор громко вещал хорошо поставленным мужским голосом о событиях в Чечне.
Быстро раздевшись, Марина влезла в пушистые тапочки и незаметно проскользнула в спальню. Сняла с себя все до последней тряпочки, схватила огромную махровую простыню и прямо так, нагишом, побежала в ванную. Закрыв дверь на защелку, она, наконец, перевела дух и пустила теплую воду. Выбрала среди многочисленных пузырьков, теснившихся на полочке, пену с хвойным экстрактом и щедро плеснула в ванну. Вода сразу же запузырилась, заблестела всеми цветами радуги. Запахло соснами, свежестью, солнечным теплом.
В дверь поскребся Владик.
- Маришка, привет, ты что там делаешь?
- Ванну принимаю, - ответила Марина, сосредоточенно глядя на белую пену, собирающуюся на поверхности воды.
- А чего так, сразу? - удивился супруг.
- Замерзла. - Марина бесшумно вошла в воду, погрузилась в ароматное, теплое блаженство и закрыла глаза.
К счастью, Владик больше не доставал ее идиотскими вопросами.
Она неподвижно лежала в воде и никак не могла вспомнить...
Неожиданно перед ней возникло лицо, наполовину закрытое шарфом. Загадочные иконописные глаза смотрели внимательно и серьезно. Эти глаза затягивали в себя, влекли какой-то нездешней тайной.
Марина напряглась и застонала, не удержав в себе мощную волну, пронзившую ее от груди до низа живота
- Так вот как это бывает..., - широко раскрытыми глазами она смотрела на свое отражение в новеньком зеркальном кафеле и ничего не видела.
Это было открытием. Да еще каким!
Революционным. Эпохальным. Совершенно обескураживающим.
Переворачивающим все ее представления о жизни.
Два замужества и частые влюбленности, для подсчета которых скоро не хватит пальцев на руках, не дали ей ни малейшего понятия об Этом.
Кажется, она поняла, что имела в виду бессменная мисс факультета Аллочка, небрежно поучавшая девчонок - тогда еще они были зелеными первокурсницами:
- Созревайте скорее, девочки! Я наконец поняла, ради чего живу.
В тот раз Марина только иронически усмехнулась:
- Только ради этого?! Ну уж нет, увольте!
А теперь?
Она опять представила себе его глаза, и горячая упругая волна вновь пронзила ее невозможным мучительным наслаждением.
Действительно, как же теперь?!
Как жить без Этого? Теперь, когда она узнала?!
Впору давать в газету объявление: "Ищу насильника". С указанием точного адреса и всех примет жертвы.
Хороша жертва!
В жизни определенно что-то изменилось. В очень хорошую сторону. Это изменение Марина подсознательно связывала с тем вечерним происшествием. Возвращаясь домой ранними зимними вечерами, она замедляла шаг, словно невзначай оглядывалась по сторонам, чутко прислушивалась в надежде еще раз услышать за собой скрип снега, оповещающий о чьем-то присутствии.
Но снег, увы, молчал.
Тем не менее в душе у нее поселилась необычайная радостная легкость. Как будто она вошла в новое, счастливое состояние парения, полета над жизнью.
Это заметили все, даже Владик.
- А ты здорово похорошела, - озадаченно протянул он как-то утром. - С чего бы это?
Марина только улыбнулась. Она бы не смогла ответить на этот вопрос даже самой себе. Несомненно, с ней что-то происходило - таинственное, чудесное, необъяснимое, не поддающееся словесным определениям.
Как-то ночью она неожиданно проснулась и чуть не застонала от переполняющей ее нежности. Звенящей серебряными колокольчиками, излучающей живое, мягкое тепло, переливающейся золотым светом - чистейшей, хрустальной нежности.
Она осторожно встала с постели, оделась и неслышно выскользнула из комнаты. В кабинете было темно, но она не стала включать верхний свет, зажгла настольную лампу и села за огромный письменный стол, занимавший почти все свободное пространство.
Раскрытый на чистой странице альбом показался ей живым существом, долго и трепетно ожидавшим встречи с ней и наконец дождавшимся своего звездного часа. Она потянула его к себе, прислушиваясь к нежной, звенящей радости, плещущейся внутри, взяла лежащий рядом остро отточенный карандаш и...
В альбом потекли образы, воздушные профили и силуэты - понеслись, закружились в порыве вдохновения, заструились в светлых глубинах творения, воспарили в дивных лучах озаряющего ее внутреннего света.
- Мариша, ты не представляешь себе, что за чудо ты сотворила, - восхищенно сказала Нелли Петровна, руководительница дипломного проекта.
Мгновенно нашлись спонсоры. Рисунки оживали, воплощались в фантастические одеяния, словно заброшенные из светлого будущего машиной времени.
"Звенящие сны" - так называлась весенняя коллекция моделей студентки-дипломницы Марины Прялкиной. На Неделе высокой моды в Москве зал встретил Марину и ее работы овацией.
А потом началось невероятное. Ей сделали совершенно неправдоподобное, невозможное предложение - двухгодичная стажировка в Париже. В ведущем доме моделей. Еще несколько месяцев назад об этом можно было лишь мечтать. И то втихаря, чтобы не стать посмешищем.
Но ...
- Жду тебя ровно через год, - сказал, погладив ее заметно округлившийся живот, известный мэтр моды, живая легенда с озорными, смеющимися глазами. - К тому времени малыш уже начнет ходить, и мы найдем для него замечательную няню.
Через год малыш уже бегал - он очень рано встал на ножки, но Марина не вернулась в Париж. Развод с мужем, раздел имущества, размен квартиры - уйма расходов, горы проблем. Все это высосало из нее океан энергии. Требовалось время, чтобы прийти в себя.
Вечерами Марина сидела за швейной машинкой - заказов у нее было хоть отбавляй, днем подолгу гуляла с сыном, а пока он спал, старалась приготовить ему самое-самое полезное, самое витаминное.
Мальчик рос на удивление смышленным. У него были глубокие темные глаза с пушистыми ресницами. Иногда он молча смотрел на Марину. Внимательно и серьезно. Словно хотел о чем-то поведать. Только вот слов не хватало.
По выходным забегали мать с отцом - им еще трудно было смириться со статусом пусть молодых, но все же бабушки и дедушки, и они то и дело срывались на жесткий, поучающий тон, невольно изливая свое подсознательное недовольство. Однако при взгляде на внука их лица все чаще светлели, освещаясь непроизвольной улыбкой.
- Такую блестящую карьеру разрушила, - сетовала мать. - Разогнать всех мужей и остаться матерью-одиночкой! Обшивать вульгарных толстых теток! С твоими-то способностями! Просто театр абсурда.
Марина не отвечала. Улыбаясь, смотрела на своего малыша, погруженная в неслышный диалог, - она уже давно научилась разговаривать с ним без слов.
- Я ведь знаю, что обязана своим коротким триумфом тебе, - говорила она ему. - Не было бы тебя - не было бы этого взлета. Но мне совсем не жаль, что все так кончилось. Я очень счастлива с тобой.
- Ничего не кончилось, - отвечал он. - Все только начинается.
- Ты думаешь будет что-то еще? - с надеждой спрашивала она.
Он испытующе глядел на нее.
- Все зависит от тебя, - читала она в его взгляде и ощущала каждой клеточкой своей души, что все, действительно, только начинается.
А сердце радостно стучало:
- БУДЕТ! Обязательно будет!!
| ДАРЫ ЮПИТЕРА Мальчики на экране, лауреаты недавнего конкурса молодых исполнителей, были юными, немного наивными и очень сексуальными. Они пели по-французски то дуэтом, то поодиночке и казались гораздо французистее самих французов, но женщины, преобладавшие в студии, совсем не замечали этого перебора. Неловкие, еще не оформившиеся гадкие утята, вернее, уточки, в ярких футболках, элегантные, чуть хищные леди-искусительницы, ранимые, сентиментальные дамы переходного возраста, добрые, симпатичные бабули и дородные, благожелательные тетушки, любящие вкусно поесть, в едином порыве вскочили со своих мест и со счастливым блеском в глазах раскачивались в такт не нашей, неземной любви - ослепительной, манящей, зовущей. - Видать, ребята крепко ухватили за хвост синюю птицу, - усмехнулась Рина, взглянув на свою подругу Леру, смакующую кофе из чудесной тонкой чашечки. Чашечка принадлежала к дорогому эксклюзивному сервизу, подаренному Рине, дай Бог памяти, лет двенадцать тому назад. Да, ровно двенадцать лет назад, когда она начала свое звездное восхождение к сверкающей королевской короне. А кофейный сервиз был одним из самых первых призов, полученных ею на городском конкурсе красоты. - Слушай, Ринка, - оживилась Лера. - А ведь тебе сейчас опять предстоит встреча с Юпитером. Жди в гости птицу счастья! Лера уже несколько лет занималась астрологией и на удивление верно предсказывала всем желающим грядущие события. По ее словам выходило, что наиболее значительные события в жизни каждого человека - например, встречи с любовью, удачей, успехом или богатством - повторяются раз в двенадцать лет. То же касалось и несчастливых событий, но их предугадывать было неинтересно. - Твоими бы устами..., - вздохнула Рина и нажала на кнопку пульта. Стало тихо, разом исчезли счастливые женщины в студии, сливающиеся с поющими мальчиками в почти целомудренном экстазе. Тишина резала ухо, но говорить не хотелось. Им было по тридцать три. Обеспеченные, самостоятельные, соблазнительные. И, конечно же, одинокие. У обеих был собственный бизнес, обе привыкли руководить, добиваться своего, совершать поступки. Обе привычно ловили восхищенный блеск в глазах мужчин и так же привычно, без всякой жалости, опускали этих мужчин, которые вполне того заслуживали. Слабаки и неудачники или, напротив, любимчики фортуны - самодовольные гусаки-бизнесмены, изнеженные, женственные представители богемы, признанные и непризнанные гении всякого рода - все они в итоге оказывались скрягами, предателями и трусами, все они немногого стоили. Какого еще счастья им с Леркой нужно? Чем еще может осчастливить их старина Юпитер? Деньги, власть, успех - все при них. Разве что пошлет еще одного влюбленного рохлю или самовлюбленного супермена со стальными глазами и черной дырой вместо сердца, жадно высасывающей и опустошающей душу очередной жертвы. Нет уж, лучше не надо - накушались и того, и другого. До тошноты, до отвращения. И разделенная, и неразделенная любовь рано или поздно кончается одним - черной пустотой. И желанием поскорее забыть. Так что пусть другие покупаются на неземную любовь. Пусть раскрывают свои сердечки красивым мальчикам - поющим и говорящим. Пусть раздвигают свои ножки - сначала в постели, а потом на гинекологическом кресле. Пусть платят за любовные экстазы изрезанными потрохами и окровавленной душой. Стоявший рядом телефон, словно выражая свое несогласие с Риниными мыслями, запиликал известную песню Элвиса Пресли "Love me tender" - "Люби меня нежно". - Алло, - удивленно отозвалась она. Был выходной - для сотрудников табу, а личные звонки уже давно ограничились нечастым вечерним общением с той самой Лерой, сидевшей сейчас напротив нее, - единственной оставшейся в живых подругой. Остальные вымерли. От смертельной ревности и непереносимой зависти. Для того, чтобы дружить с королевой красоты, пусть и бывшей, надо либо самим быть королевами, либо обладать ангельским характером. В Лерке счастливо сочеталось и то и другое. - Еду, - сказала Рина упавшим голосом, прослушав коротенькое, но, по-видимому, сверхэмоциональное сообщение звонившего. Лера с тревогой смотрела на разительно изменившееся, словно посеревшее лицо подруги. Забыв о ее присутствии, Рина положила телефонную трубку и пошла в холл одеваться. - Все сгорело, - тихо ответила она на невысказанный вопрос вышедшей вслед за ней Леры. - И сырье, и оборудование, и склад готовой продукции. Кажется, поджог. Через неделю подруги снова сидели в Рининой квартире. - Полное банкротство, - невесело улыбнулась Рина. - И это ты называешь дарами Юпитера? - Не торопись с выводами, - серьезно сказала Лера. - Юпитер дает человеку именно то, чего ему не хватает. - Да? - иронично произнесла Рина. - Вроде бы я ни на что не жаловалась. И чего же по-твоему мне не хватало для полного счастья? - Вот счастья и не хватало, - убежденно ответила Лера. - Зато теперь сколько угодно, - вздохнула Рина. А может, Лерка и права. Счастье всегда обходило ее стороной. Даже в самые блистательные времена. Даже после победы на европейском конкурсе красоты, когда казалось, что теперь-то синяя птица поселилась у нее навечно. После родного хамства, после неразберихи и тесноты общих раздевалок, после зависти "подруг", не скрывающих своей ненависти и норовящих подставить ножку, после неприятно циничных членов жюри и омерзительно похотливых спонсоров на нее неожиданно обрушились непривычная западная вежливость и организованность, очаровательные улыбки соперниц, излучающие участие и дружелюбие, и наконец, умопомрачительный контракт с известной косметической фирмой. Потом оказалось, что за утонченной вежливостью скрываются арктический холод и равнодушие, за доброжелательными улыбками - жесткая школа управления даже не чувствами, а лицевыми мышцами, за длинными цифрами контракта - самое настоящее рабство. Нет, пожалуй, не рабство, а что-то гораздо более опасное, страшное и жестокое. Постепенно твои жесты, улыбка, походка меняются до неузнаваемости. Твои зубы и грудь заменяются искусственными, скальпель хирурга меняет овал лица, разрез глаз, очертания губ, линию бедер, живота и ягодиц - в общем, то, что поддается замене. То есть практически все. Причем тебя никто не заставляет это делать, но ты видишь, что другие становятся все более совершенными, и знаешь, что отстающих жизнь пинком вышибает с Олимпа успеха. Впервые посещаешь известную косметологическую клинику, где тебя рисуют на компьютере, - похожую и непохожую, такую, какой тебе предстоит стать. Пробуешь первую, совсем несложную операцию - поначалу со страхом, некоторой брезгливостью и непонятным презрением то ли к себе, то ли к кому-то еще. А потом незаметно подсаживаешься, как на наркотик, и уже не можешь без этого. Так же незаметно меняются мысли и чувства - они мельчают, твердеют, теряют цвет и глубину. Радости больше нет - она сменяется самодовольным блеском в глазах и холодной, снисходительной улыбкой суперсущества. И тебя тоже больше нет. Продать душу дьяволу - может, это самое с ней и произошло? Но вот появился Он. И она мгновенно отбросила все наносное и снова стала собой. Она наконец вспомнила, что такое счастье. Оно всегда было очень коротким - первый, еще школьный поцелуй, голубая полянка подснежников в мартовском лесу, полет на лыжах по свежему снегу, искрящемуся всеми цветами радуги, упоительное кружение в тесном пространстве кухни под шопеновский концерт для фортепиано с оркестром... Сколько таких мгновений было в ее жизни? Мало. Катастрофически мало. С Ним она узнала, что продолжительность счастья может измеряться не только мгновениями, но и часами, днями, неделями, месяцами... - вечностью! Все остальное настолько потускнело по сравнению с этим бесконечным счастьем, что она без колебаний отказалась продлить выгоднейший контракт, оставила прежнюю жизнь и пошла за Ним. Она была на третьем месяце беременности, когда хорошо поставленный женский голос уверенно потребовал Его к телефону. Рина с трудом подбирала слова на чужом, еще не очень знакомом языке, но все сказанное той женщиной отпечаталось в сознании с абсолютной ясностью, не оставившей ей никакой надежды. Она все же дождалась его, чего потом долго не могла себе простить. Если бы ушла сразу, осталась бы малюсенькая ниточка сомнения, остался бы их ребенок. А так... - память запечатлела лишь страх в его глазах, почти сразу сменившийся облегчением от того, что все решилось само собой и больше нет необходимости рваться на две семьи. Это и вынесло приговор малышу. Не нужен отцу, значит, не нужен и ей. - Ты догадываешься, кто бы это мог сделать? - прервала ее мысли Лера. - Не только догадываюсь, практически знаю, - отозвалась Рина, с трудом возвращаясь от своего невеселого прошлого к столь же невеселому настоящему. - Но мстить не буду, - немного помолчав, добавила она. - Все равно ничего не вернешь. - Ну и правильно, - неожиданно согласилась Лера. - Лерка, а знаешь, ведь родители хотели меня назвать не Ириной, а Эринией, - засмеялась Рина. - Богиней мщения. Хорошо, что в ЗАГСе не позволили. А мне самой всегда казалось, что я не Рина, а Ирочка. - Ирочка, - Лера словно попробовала на вкус новое имя, примеряя его к подруге. - Нет, Ирочки я в тебе не чувствую. Или же ты ее хорошо скрываешь. У тебя деньги-то на счету есть? - Так, мелочь какая-то. Все было в обороте. Теперь еще придется расплачиваться за ремонт помещения. Уже нашла покупателя на свою "ауди". - Настолько серьезно? - Лера ошеломленно глядела на подругу. - Ты же пешком ходить не умеешь! - Ничего, научусь. Научиться ходить пешком оказалось намного легче, чем отыскивать в сумочке и пробивать в переполненных троллейбусах и автобусах вечно мнущиеся и теряющиеся талончики. Но Рина купила единый проездной билет, и дело пошло на лад. Можно было бы воспользоваться такси, но она полюбила эти поездки, открывая в них для себя совсем новый мир. Этот мир на самом деле разительно отличался от того, который она привыкла видеть из окна машины. К тому же ездила она теперь нечасто. В основном, в библиотеку. Потому что... начала писать книгу! Кто бы мог подумать?! Ее воспоминания оказались интересны сразу нескольким издательствам, и она подписала договор с наиболее солидным. Писала она основательно, поскольку никогда не любила дилетанства. Перерывала кучу литературы - газет и журналов той поры, разнообразных словарей и справочной литературы. Высокие шпильки пришлось сменить на более устойчивые каблуки, а тонкие колготки, постоянно рвавшиеся от соприкосновения с чужими сумками, спрятать под брюки. Вместе со стройными ногами. Ушли в небытие элегантные костюмы с короткими юбками, они доживали свои дни в глубинах большого зеркального шкафа-купе и, наверное, тосковали по былому великолепию. Зато Рина была вполне счастлива. Ей удалось очень выгодно обменять престижную трехкомнатную квартиру в центре - полностью расплатилась с долгами и даже кое-что осталось на жизнь. Теперь она жила в так называемом спальном районе прямо на краю - подумать только! - самого настоящего леса. Каждое утро она отправлялась кормить уток, плавающих в маленьком лесном озере. И белок! Настоящих лесных белок! То ли еще будет зимой, когда она полетит на лыжах с высоких гор, понесется по тонкой лыжне в самую чащу леса, к громадным, заснеженным елям! Но это было еще не все. Вернувшись с лесной прогулки и наскоро позавтракав, Рина отправлялась в бассейн с сауной - пять минут пешком! - и блаженствовала там до обеда. В эти часы и бассейн, и сауна, и душевые, и раздевалки встречали ее девственной чистотой и тишиной - там почти никого не было! И это было сказочно здорово. А потом - работа. Она любила эти часы встреч со своим прошлым и неспешного общения с ним, поиска верного, единственно возможного слова. Ей нравилось прислушиваться к себе и воплощать на бумаге еле ощутимые вибрации образов и чувств, живущих где-то в самых глубинах ее души. Рина возвращалась из очередного похода по магазинам. Как всегда, не рассчитала и угодила прямо в час пик. Время, отведенное на покупки, неконтролируемо разрасталось и никак не хотело укладываться в предварительно отведенные рамки. Протиснувшись к освободившемуся месту рядом с кабиной водителя, она с облегчением поставила довольно тяжелую сумку на пол. Кроме покупок в сумке были книги, в основном, поэзия и философия, и Рина с нетерпением ждала того момента, когда сможет остаться с ними наедине. Как она могла столько лет жить без этого живительного источника? Рассеянно глядя в окно, она случайно перевела взгляд на кабину водителя и вздрогнула от неожиданности. Ей улыбались из зеркала чьи-то лучистые глаза, странно знакомые и родные. Рина улыбнулась в ответ и подошла к кабине, собираясь выходить. Водитель объявил остановку и отключил микрофон. - Я уже три месяца мечтаю только о том, чтобы вы подошли к этой двери, но вы всегда выходите сзади, - чуть смутившись, сказал он. Рина не отвечала. Она пыталась вспомнить. Ей было лет четырнадцать, и она мечтала, с головой укрывшись одеялом. О любви, о чем же еще! И представляла себе его, вот этого человека. Именно его! Как же она сразу не узнала? - А вообще я жду вас всю жизнь. Как вас зовут? - он раскрыл двери автобуса и встал, оказавшись почти одного роста с Риной. - Надо будет купить туфли без каблуков, - мелькнуло у нее в голове. - Ирина, - ответила она и почувствовала непривычную легкость. Еще чуть-чуть - и полетит. - Ирочка, - нежно произнес он. - Я так и знал. - Я буду ждать вас на этой остановке, - прошептала она, выходя из автобуса, и, оглянувшись, увидела его счастливые глаза. Она даже не уточнила время, потому что знала - он будет ждать, когда бы она ни пришла. |
ДОМРАБОТНИЦА
Ка-ра-ул!
Инка посмотрела на меня бессовестными, счастливыми глазами, даже не пытаясь скрыть буратинью улыбку, расплывшуюся по круглой, румяной физиономии, и вышла из комнаты.
Я так и осталась сидеть там, где сидела.
Господи, что же теперь делать-то?
Она же меня убила! Прострелила навылет. Одним словом. Вернее, тремя: "Я выхожу замуж".
А мне теперь куда? В агентство?
Спасибо, это мы уже проходили. Взяв с меня кругленькую сумму, эти друзья обеспеченной части человечества предложили мне Ольгу Петровну - большую, вальяжную даму в очках, которую я никогда не забуду.
Куча справок, свидетельств об окончании разнообразных курсов...
- Ей бы диссертацию писать о домашнем хозяйстве, а не в домработницы наниматься, - мелькнуло у меня в голове.
Но контракт с агентством обязывал, и Ольга Петровна приступила к работе.
- Я полностью возьму на себя дом, - с достоинством сказала она. - Будьте спокойны.
Вернувшись с работы в первый день ее хозяйствования, я увидела, что моющиеся обои на кухне изрядно вытерлись и потускнели, кое-где рисунок вообще сошел. Я тщетно искала другие следы ее присутствия. Понятно - чтобы так отскоблить рисунок, надо долго и упорно трудиться. Но не целый же день?
На следующий день я обнаружила абсолютно на всей мебели странные мелкие царапины. Царапин было много. Очень много.
- Ольга Петровна, а чем вы протирали мебель? - осторожно спросила я.
- Газетой, - с готовностью ответила она.
- Ну теперь-то ей больше нечего тереть, - утешила я себя. - В комнате обои бумажные. Кафель у меня и без того блестит.
И сглазила.
На следующий день кафель подернулся мутноватой пленкой, зато на полах уже стал бросаться в глаза налет пыли.
- А кафель чем чистили? - старательно сдерживаясь, спросила я.
- Питьевой содой, - с недоумением отозвалась Ольга Петровна. Ее недоумение было вполне оправданно. Чего спрашивать, когда итак видно?
Вечером ожидались гости, а время работы у Ольги Петровны подходило к концу. Она как назло копалась, причесываясь перед зеркалом, распрашивала меня о работе. Ее совесть, с одной стороны, не позволяла ей оставить рабочее место за полчаса до конца работы, а с другой стороны, почему-то помалкивала о том, что за это время вполне можно было бы протереть полы.
Я плюнула на приличия и принялась за уборку. Ольга Петровна, уже стоя в дверях, давала мне советы.
- Я работаю как Макаренко, - прокомментировала она ситуацию.
Да, с чувством юмора у нее все в порядке. Это я уже заметила.
На следующий день она приготовила тушеную картошку с мясом.
- Поужинайте со мной, Ольга Петровна, - пригласила я ее.
Она наотрез отказалась. Через несколько секунд я поняла, почему.
Проглотив кусочек мяса под пристальным наблюдением Ольги Петровны, я собралась было отведать картошечки и увидела в тарелке волос. Пригляделась внимательнее и увидела еще один. Хорошо, что Матвей в тот день задержался в школе. Иначе это творение отправилось бы в унитаз прямо у нее на глазах.
- Знаете, Ольга Петровна, - начала я, отодвинув тарелку.
- Вы не любите тушеную картошку? - огорчилась она.
- Я, кажется, переоценила свою платежеспособность, - взяла я с места в карьер. - Я не смогу оплачивать вашу работу.
Несмотря на десятилетний директорский стаж, я так и не научилась увольнять людей. Для меня это всегда было и остается самым тяжелым испытанием
- Надеюсь, четыре дня работы вы мне оплатите? - спросила она с легким оттенком презрения в голосе.
- Конечно! - воскликнула я, еще не веря, что все так счастливо решилось.
Больше я ее не видела.
Следующей была Тамара, пришедшая по моему объявлению в газете "Из рук в руки". Совершенно очаровательная рыжая бестия в самом опасном возрасте. Тридцать семь - уже прожженная стерва, но выглядит еще очень соблазнительно. Хорошо одета. Модная стрижка. Стройная, но далеко не худая, очень аппетитная на вид.
А глаза! Хитрющие, карие зенки с золотыми блестками. В них все - и ненасытная, неудовлетворенная бабья жажда, и расчет, и огонь, и смешинки, и наивность юной девушки. Гремучая смесь.
Смерть мужикам! Если такую полюбить по-настоящему, сгинешь во цвете лет. Ведьма - она ведьма и есть. В образе ли дряхлой горбатой старушки, юной красавицы или зрелой соблазнительницы - один черт.
А вот если найдется какой-нибудь тупой мачо, способный разбудить ее женскую суть, все еще спящую, несмотря на бесчисленные сексуальные эксперименты, то она превратится в преданную Джульетту и пойдет за ним в огонь и воду. Вскоре он начнет помыкать ею как собачонкой, а она будет самозабвенно его обслуживать и смотреть ему в рот.
Я рассудила трезво: мой Сашка далеко не мачо, которого истово ищет Тамара. Полюбить ее он тоже не сможет, поскольку любит меня. И взяла ее.
Квартира заблестела, посуда засияла, кухня каждый вечер встречала нас божественными ароматами. К нам зачастили друзья, особенно мужского пола - Тамара никого не оставляла без внимания. Прекрасно поладила она и с нашим Матвеем. А это нелегко - у парня еще тот характер. И переходный возраст что-то затянулся.
По утрам она заботливо кормила меня завтраком и развлекала рассказами о своих похождениях.
Но вот чего я никак не могла взять в толк! Она сидела передо мной, проникновенно глядя мне в глаза и ведя неспешный разговор. А в это время замешивалось тесто, мылась посуда, аккуратно выглаживался мой костюм, сами собой делались десятки незаметных дел. Черная магия в действии. Или белая? Шут ее разберет.
- Томочка, за очередным сериалом не забудь о своих подопечных, - не без ехидцы напутствовал ее Сашка перед уходом на работу.
Она еще ухитрялась смотреть телевизор!
Муж всегда блюдет мои интересы, но Тамаре позволялось все. Я восхищалась ею от души.
Месяца через три она попросила в долг довольно крупную сумму. Чуть ли не на коленях стояла.
У меня сразу сердце заныло. Очень не хотелось давать, хотя сумма для меня была несерьезной. Просто я чувствовала, да что там - практически знала, чем это кончится.
Но отказать ей не смогла.
Так оно и вышло. Тамара исчезла.
- Вот дура набитая! - кляла я себя. - Не могла ей сразу долг простить. Хоть бы она позвонила.
Но она не позвонила.
И тогда Бог послал нам Инку, с которой стало очень спокойно и надежно. Мы здорово подходили Инке, а она - нам. По всем параметрам.
Незаметно пролетели два года. И вот, пожалуйста! Как обухом по голове.
Я даже не поздравила ее.
Ведь это катастрофа! Именно сейчас, когда только-только решился вопрос о собственном помещении и предстоит колоссальный ремонт, когда у меня наконец появились солидные деньги на счету, когда не стало нужды рекламировать себя, потому что народ повалил к нам валом!
Опять эта чехарда с новыми людьми. Одна ленива, другая нечистоплотна, третья агрессивна, четвертая нечиста на руку, пятая не умеет готовить.
Даже при самом благоприятном раскладе мне придется как минимум пару недель все делать самой.
А я, как назло, все еще не могу оправиться после аборта. Какая-то непонятная невезуха. И врач был отличный. Сначала осложнение - пришлось дней десять проваляться в больнице. Теперь уже больше двух месяцев прошло, а все не слава Богу - то одно, то другое.
Сашка всю жизнь мечтал о дочке и чуть было не подловил меня, хотя долго уверял, что это получилось случайно. До сих пор на меня дуется. Даже спать стал отдельно. Это как раз к лучшему. Вот приду в себя, тогда и приступлю к налаживанию отношений.
Может быть, Сашка и прав. Матвей вырос, поступил в институт, мы ему больше не нужны. Уже больше года живет самостоятельно - купили ему небольшую квартиру, благо средства позволяют.
Но дело требует меня всю - это ведь тоже мое детище. И, надо сказать, куда более благодарное, чем тот же Матвей, который месяцами не подает признаков жизни.
Я вышла на кухню. Инка жарила котлеты.
- Зачем так много? - спросила я ее.
- Чтобы вам хватило на несколько дней. Я фарш положу в морозильник. Потом сами сможете пожарить.
- Ты что уже завтра уходишь?! - ужаснулась я.
- Нет, сегодня. Вот дожарю котлеты и пойду.
Вот так. После двух лет довольно тесной совместной жизни. Не сказав почти ни слова.
Ну что же, глупо ждать близости от чужих людей.
- Сколько дней ты проработала в этом месяце? - почти спокойно спросила я Инку. - Надо ведь рассчитаться.
- Не надо.
- Что значит не надо? - возмутилась я. - Ты можешь нормально объяснить мне, что происходит?!
- Могу, - она выключила газ, накрыла котлеты крышкой и присела на табуретку.
- Мы с Сашей ждем ребенка, и он не хочет, чтобы я переутомлялась.
- На каком ты месяце? - поинтересовалась я.
- Уже на третьем, - она радостно улыбнулась. - Мы очень хотим девочку.
Меня кольнуло нехорошее предчувствие.
- А кто твой избранник?
Она напряглась:
- Я ведь уже сказала, что это Саша.
- Какой Саша? - оторопела я.
- Ваш бывший муж.
- Ты в своем уме? - только и смогла произнести я.
- Вы ведь вокруг себя ничего не видите, - тихо сказала она. - Вернее, не хотите видеть.
Вы и собственного сына чуть не прозевали. Мы с Сашей его в последний момент из петли вытащили. Хорошо, я услышала хрип и заглянула к нему. Еще несколько секунд, и было бы поздно.
- Что?! - я чувствовала, что она не врет. - Когда это было?!
- Когда Тамара исчезла.
Ведь Матвей полюбил ее. И не хотел без нее жить. Я потом за ним постоянно следила, пыталась разговорить, отвлечь. Он мне как брат.
- Он же тогда был совсем еще ребенком, - пробормотала я.
- Вы же знаете Тамару - для нее это не аргумент, - резонно заметила Инка.
- А ты-то откуда знаешь? - грубо спросила я.
- Матвей с ней живет почти два года. Сначала она навещала его здесь, а потом поселилась у него в квартире.
Я у него бываю, когда она надолго исчезает, помогаю по хозяйству.
- Бесплатно?
- Да что вы все о деньгах! Лучше бы о сыне спросили.
Тамара от него гуляет напропалую, а он страдает. Месяц назад его отчислили из института. Саша ходил и к ректору и к декану, еле уговорил их дать ему еще один шанс.
И про мужа своего вы ничегошеньки не знаете. А он чуть в уме не повредился, когда вы ему из больницы позвонили. Два дня пил - я сумками бутылки выносила.
Странно, я действительно ничего не заметила. Мне вообще казалось, что Сашка закоренелый трезвенник.
- И меня вы за человека не считали, - кажется, она хотела остановиться, но слова невольно рвались из нее. - Всегда смотрели мимо меня, словно я неодушевленный предмет. Иначе догадались бы, что я с первого дня полюбила Сашу.
- А он? - вырвалось у меня. Я вдруг ощутила в себе жуткий могильный холод.
Она неожиданно замолчала и отвернулась.
- А он любит вас, - в ее глазах стояли вот-вот готовые пролиться слезы.
У меня внутри немного потеплело.
- Вы ведь больше недели были в больнице, - взяв себя в руки, заговорила она. - На третий день запоя я предложила ему родить от него девочку.
- Ну и гадина же ты, - медленно процедила я, с ненавистью глядя на нее.
- Он сразу же перестал пить, - продолжала она, кажется, даже не обратив внимания на мои слова. - Все произошло перед тем, как вы вернулись из больницы. Я осталась на ночь. И это была самая прекрасная ночь в моей жизни.
Она встала и пошла в прихожую.
Я никак не могла спросить о самом главном. Невысказанный вопрос жег меня изнутри, и я понимала, что мне будет очень тяжело прожить сегодняшний день и дожить до Сашкиного прихода, чтобы задать ему этот вопрос:
- А как же я?
Пусть девочка, пусть помогает ей растить ребенка. Но он же просто не сможет навсегда уйти из моей жизни!
После аборта я начала курить. Схватившись за сигарету, как за последнюю соломинку, я вышла на балкон.
И увидела внизу Сашку. Он нервно маршировал перед подъездом по маленькому асфальтированному пятачку. Его машина стояла тут же.
Хлопнула дверь подъезда. Инка подбежала к моему мужу и повисла на нем. Он обнял ее и широко распахнул перед нею дверцу машины.
Спрашивать было не о чем.
С Праздником Весны всех прекрасных фей, волшебниц и богинь! 
Любви, Красоты, Света, Радости!!! 
Целый воз здоровья
И мешок с любовью! 
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Оно сразу бросилось мне в глаза. Маленькое объявление в разделе "О потерянных животных". Всего три слова: "Верну ушедшую любовь". И номер телефона.
Телефон был моим! Почти. Только две последние цифры поменялись местами.
Почему-то они перепутали рубрику. Объявление прямо-таки просилось туда, где обереги, присушки и любовные зелья, отвороты и привороты, белая и черная магия, потомственные колдуны и магистры всяческих орденов.
А вообще было в этом что-то забавное и трогательное. Я представила свою ушедшую любовь в виде "светло-серой дымчатой кошечки сиамки". Или нет, скорее "безупречно белого пушистого котенка по кличке Снежок".
Вот котенок ластится к Максиму, нежно трется о его ноги, обутые в дорогие американские ботинки фирмы "Тимберленд", бессовестно промокающие в неглубоких московских лужах, - интересно, в Америке что ли луж совсем не бывает? - а мой неверный возлюбленный небрежно отодвигает его ногой, садится в свое шикарное авто и едет в ночной клуб. Одна рука лежит на руле, а другая покоится на колене отпадной Кристинки - полумодели, полупевицы, полуартистки. Несмотря на все "полу", выглядит она суперклассно. Максим, надо отдать ему должное, понимает толк в женской красоте.
Я тоже выгляжу на все сто, но меня он всегда сравнивал с собакой, потому что я верная и преданная. С тех пор, как Максим впервые отправил меня одним своим прикосновением в космические дали, где дивная музыка небесных сфер, океанские волны блаженства, светящиеся потоки нежности и любви, я только и грезила об этих путешествиях.
Понятно, что ни веселые ребята-студенты, ни потрепанные дон жуаны из общественного транспорта с гнилыми зубами и соответствующим запахом изо рта, ни циничные вальяжные профессора и доценты из нашего института, ни упакованные тусовочные мэны с холодными стеклянными глазами с тех пор меня не возбуждали.
Весь мир сконцентрировался в одной точке - нашей с Максимом постели. Вокруг же ничего интересного не наблюдалось.
Не удивительно, что я была готова идти за ним не только в огонь и воду, но и на Северный полюс, в тюрьму, Сибирь и даже к черту на куличики - в общем, куда позовет. Вполне естественно, что этой своей готовностью я напоминала ему собаку. А поскольку ни тюрьмы, ни Сибири, ни других испытаний не предвиделось, моя собачья преданность оказалась излишеством.
Так что мою любовь уместнее сравнить с "молодой шотландской колли" или "рыжей дворняжкой-умницей, отзывающейся на кличку Мэгги". Она подходит к Максиму, преданно заглядывает ему в глаза, радостно виляет хвостом в предвкушении ласки. А он грубо отпихивает ее своим чертовым "Тимберлендом" и садится в машину, улыбаясь Кристинке, раскинувшейся на переднем сидении.
Похоже, это становится навязчивой идеей. Случайно увиденная сценка тупой дрелью сверлит мозги, не дает ни уснуть, ни забыться, ни заняться каким-нибудь делом.
Ночами же, стоит бессоннице сжалиться надо мной, начинается самый настоящий садизм. Максим своими умопомрачительными прикосновениями отправляет в космическое путешествие Кристинку, а от меня отворачивается, ускользает из нашей постели, исчезает в дверях, даже не оглянувшись.
А может, моя улетевшая любовь похожа на "бирюзового волнистого попугайчика, умеющего разговаривать"?
Маленькая бирюзовая птичка садится Максиму на плечо и щебечет-щебечет ему в ухо: "Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя". А он садится в свой джип, невольно сбросив птичку на асфальт и, даже не заметив этого, наступает на нее огромным "Тимберлендом", захлопывает дверцу и обнимает Кристинку.
Вот проклятье, дался же мне этот "Тимберленд". Наваждение какое-то.
Подхожу к телефону и набираю свой номер. Останавливаюсь на мгновение и меняю местами две последние цифры.
- Ал-ло-о! - сразу же отзывается красивый женский голос.
Испуганно блею:
- Я по объявлению.
Сейчас как шуганет! Дураку ведь ясно, что это чей-то глупый прикол.
Но голос отзывается очень приветливо:
- Слушаю вас.
Я тупо молчу. А что тут скажешь?
- Не волнуйтесь, пожалуйста, - голос обволакивает теплом и покоем. - Если хотите, приходите ко мне. Прямо сейчас.
- А где вы живете? - моя неуверенность хлещет через край. Еще немного, и я брошу трубку.
Но ее ответ ошарашивает меня:
- Рядом с вами. В башне-шестнадцатиэтажке. Пятый этаж, квартира тридцать.
Накинув плащ, выхожу из дома и захожу в соседнюю башню. Пешком поднимаюсь на пятый этаж - не выношу лифтов. Кажется, это называется клаустрофобией, боязнью замкнутого пространства.
Женщина одета в длинное цветное платье в сиреневатых тонах. Платье удивительно идет ей. Нежная кожа, большие темные глаза, красивые черты лица, густые черные волосы - в ее возрасте не каждой удается сохранить пышную девичью гриву.
Проходим в комнату, садимся в мягкие велюровые кресла. На журнальном столике телефон с определителем. Так вот откуда она узнала мой адрес - по номеру телефона! А ларчик просто открывался.
Пьем чай с халвой. Еще не сказано ни слова, а я уже чувствую, что меня отпустило! Исчез внутренний мандраж, не проходивший почти две недели после той треклятой встречи. На душе хорошо и уютно.
Господи, а деньги-то я, кажется, не взяла! Лихорадочно роюсь в сумочке. Так и есть.
- Не беспокойся, я не беру деньги за консультации, - улыбается мне женщина.
- А вы, действительно, сможете вернуть мне любовь Максима? - спрашиваю я.
- Максим тут ни при чем, - отвечает она. - Я верну тебе твою любовь.
Не могу скрыть разочарованного вздоха. Моя любовь, к сожалению, при мне. Куда только от нее деваться - ни есть, ни спать, ни жить.
- Закрой глаза и посмотри на солнце, - говорит мне женщина. В ее голосе появляется сила, которой невозможно не подчиниться.
Зажмуриваюсь и погружаюсь в прозрачное желтоватое сияние.
- Не напрягайся, расслабься, - голос звучит откуда-то издалека. Открываю глаза, чтобы проверить, но она здесь, рядом. Снова закрываю глаза.
- Пожелай счастья всем, кого ты любишь. Представляй их всех по очереди.
Начинаю с отца. Сегодня он дежурит сутки в своем роддоме. Режет рожениц, которые не могут разродиться. Бывает и по пяти-шести кесаревых сечений в сутки.
Мысленно желаю ему, чтобы все его роженицы родили сами, а он пусть попьет чайку, посмотрит краем глаза телик, пококетничает с девчонками-медсестрами.
Теперь мамуля-красотуля. Она у нас сама как солнышко, к которому все тянутся за лаской, теплом, красотой. Тоже работает в роддоме, но в другом. Врач-неонатолог. Все новорожденные младенцы попадают прямо в ее добрые и умные руки.
Желаю ей здоровых младенчиков, нежно целую, прижимаюсь к ней, вдыхая еле уловимый запах ее обалденных духов, - на работу ни-ни, младенчикам вредны запахи парфюмерии, только по праздникам.
Теперь Верунчик, моя любимая сестренка, к сожалению, единственная. Тоже красавица - в маму. Будущая балерина. Ей всего одиннадцать - на мальчишек ноль внимания, хотя у нас в подъезде все стены исписаны признаниями в любви.
Желаю ей получить роль Красной Шапочки в новом балете.
Танюшка, лучшая подружка. Какие портреты она рисует! Воплощает в жизнь самые сокровенные мечты. А свою мечту никак не осуществит - уже три раза не добирала баллы в Строгановку. Пусть на сей раз ей улыбнется удача.
- Не забудь про Максима, - неожиданно вплетается в мои видения женский голос.
Не открывая глаз, пытаюсь представить себе Максима и пожелать ему счастья. С Кристинкой. Но кроме проклятых "Тимберлендов" ничего не вижу.
- Не получается? - улыбается голос.
- Нет, - вздыхаю я, открыв глаза.
- Ну вот, как видишь, никакой любви к нему в тебе не наблюдается, - удовлетворенно заключает женщина.
Возразить нечего. То, что я ощущаю, когда вспоминаю Максима - а вспоминаю я его круглосуточно - больше похоже на кошмарный сон, параноидальный бред, белую горячку. Она абсолютно права, эта странная женщина.
- Как вас зовут? - задаю ей запоздалый вопрос.
- Анна, - коротко отвечает она, не спрашивая моего имени, и велит мне вспомнить самые счастливые моменты с Максимом.
Это сделать очень легко. Даже глаза закрывать не надо. Все мгновения счастья сконцентрировались в двух-трех коротеньких воспоминаниях. Остальное - боль, унижения, ревность, обида.
Так было почти с самого начала.
- Плохое вспоминать не надо, только хорошее, - она словно читает мои мысли.
Передо мной встают огромные, доверчивые глаза Максима - такими они были только в те редкие моменты. И я снова погружаюсь в космическое блаженство, океан нежности и любви.
- Запомни это ощущение, - говорит голос. - Отныне ты сможешь вызывать его по своему желанию.
- А Максим? - лепечу я.
- Будь благодарна ему за то, что он открыл в тебе источник любви. Учись жить в этом состоянии. И запомни еще одну вещь: когда ты ощущаешь в себе любовь, исполняются твои самые заветные желания, расцветает и хорошеет тело, любое твое начинание обречено на успех.
- Мне ничего не нужно, - твердо говорю я. - Только он может дать мне счастье.
- Если ты еще несколько недель проведешь подобным образом - в ревности и тоске, то - ты ведь учишься на сценарном? - так вот вместо сценариев тебе очень долго придется писать записки из больничной палаты. А дальше инвалидность, одиночество, жалкое прозябание и ранняя старость.
Откуда она знает?! Даже если предположить, что все остальное - чушь, то насчет сценарного факультета - попадание просто снайперское.
- Да, забыла сказать, - продолжает она. - Максима ты увидишь еще разок. Он приедет в больницу с большим букетом белых лилий, чтобы выразить тебе свое соболезнование, и с чувством исполненного долга навсегда отчалит из твоей жизни.
С ужасом смотрю ей в глаза и чувствую, что она говорит правду. Она знает все обо мне, даже мое самое драгоценное воспоминание - о двадцати трех белых лилиях, подаренных им на мой день рождения - не осталось тайной для нее!
- Откуда вы знаете? - дрожащим голосом спрашиваю я.
- Успокойся. Никакой мистики, - улыбается Анна. - Выгляни в окно.
Подхожу к окну. И вижу наш двор. Словно на телеэкране. Маленькая детская площадка с качелями и песочницей, скамеечка, где бабульки, божьи одуванчики, день- деньской перемывают соседские косточки.
Вероятно, она случайно увидела м
Свежие комментарии